ЖУРНАЛ
«США и Канада: экономика, политика, культура»
№ 9 (429) сентябрь 2005 г.

ВАСИЛЬЕВ Владимир Сергеевич – доктор экономических наук, ведущий научный сотрудник ИСК РАН

“НОВАЯ АМЕРИКАНСКАЯ ЭКОНОМИКА”:
ШАГ ВПЕРЕД – ТРИ ШАГА НАЗАД

В XXI век США вступили с “новой экономикой”. Но эта концепция не является плодом академических разработок. Эта идеологема сформулирована близкими к демократической администрации Клинтона (1993-2001 гг.) экономистами, действовавшими по ее непосредственному политическому заказу и которым было поручено придать наукообразную форму экономическим достижениям клинтоновской администрации. “Новая экономика” была противопоставлена “экономике предложения” или “рейганомике”, рожденной в годы президентства Р. Рейгана.

Самым авторитетным пособием по “новой экономике”, воплощением ее научных, политических, экономических и идейных аспектов, следует признать “Экономический доклад президента”, который У. Клинтон направил Конгрессу США в январе 2001 г. Составители доклада охарактеризовали “новую экономику” необычайными изменениями и приростом экономических показателей, включая рост производительности труда, повышение доходов, низкий уровень безработицы и умеренную инфляцию, которые стали следствием взаимно усиливающих друг друга достижений научно-технического прогресса, приемов ведения бизнеса и совершенствования экономической политики.

На первое место в перечне новых форм экономической политики администрации Клинтона был поставлен профицит системы федеральных финансов в период 1997-2000 гг., что действительно явилось принципиально новым фактором начиная с 1960-х годов.

Обобщающим показателем воздействия научно-технического прогресса на общую эффективность американской экономики авторы концепции “новой экономики” выбрали темпы роста производительности труда. Согласно официальной американской статистике в период 1973-1995 годов среднегодовые темпы роста производительности труда в американской экономике составили 1,39 %, а в период 1995-2000 гг. – 3,01 %, т.е. увеличились более чем в два раза. Необходимо подчеркнуть, что лидерами по росту производительности труда были оптовая и розничная торговля, а также банковская сфера, т.е. сфера обращения, но отнюдь не сфера материального производства. Главным фактором становления и успешного функционирования “новой экономики” составители доклада признали научно-технический прогресс в секторе информационных технологий. Но вот что странно: сектор телекоммуникаций оказался среди аутсайдеров “новой экономики”: производительность труда в этом секторе не возросла, а снизилась.

Адепты “новой экономики” выступили с теорией очередного научно-технического переворота в экономической системе, утверждая, что компьютеры сыграли в нем такую же роль, которую в XIX веке играли железные дороги, а на протяжении первой половины ХХ века – автомобильный транспорт. Их оппоненты, в свою очередь, настаивали на том, что компьютер не может играть такую же важную роль в развитии промышленного производства и экономики, какую сыграли двигатель внутреннего сгорания и электричество. Ведь компьютеры заняли ведущее место не в выпуске продукции, а в сфере ее перераспределения.

Резкое ухудшение динамики основных экономических показателей США начиная с 2001 г. наглядно продемонстрировало, что компьютеры пока не в состоянии изменить базовые закономерности функционирования экономики. Если в 2000 г. безработица в США упала до 4,0% (самый низкий уровень за тридцать лет, начиная со второй половины 1960-х годов), то в 2003 г. поднялась до “привычных” 6,0%. А с ростом безработицы проявилась и закономерность падения темпов роста инфляции.

В 1990-е годы историческое равновесие между факторами труда и капитала в американской экономике оказалось резко нарушенным, что заставляет обратить внимание на структуру источников экономического роста “новой экономики”.

В рамках неоклассического анализа экономический рост трактуется как накопление факторов капитала и труда на фоне устойчивого научно-технического прогресса; при этом происходит замещение между ключевыми экономическими параметрами. “Необъясненный” прирост экономики объясняется эффектом “совокупной факторной производительности” (знаменитым “остатком” Р. Солоу): это суммарный вклад научно-технического прогресса, роста производственной и управленческой эффективности, растущей экономии на масштабах производства и ряда других факторов. По мнению автора данной статьи, показатель “совокупной факторной производительности” отражает “синергический” эффект взаимодействия факторов труда и капитала, когда системное целое превышает сумму составляющих ее компонентов.

Мнение многих ведущих американских экономистов сводится к тому, что ускорение роста производительности труда во второй половине 1990-х годов было действительно достигнуто за счет внедрения компьютеров, и, таким образом, между “новой экономикой” и информационными технологиями можно поставить знак равенства. Однако, растущая компьютеризация американской экономики не сопровождалась ростом качества “человеческого капитала”. “Новая экономика” оказалась все той же “старой” капиталистической экономикой, в которой право принятия управленческих решений принадлежит владельцам предприятий, а рабочая сила стала “живым приложением” к компьютерам, выполняющим заложенные в них программы. Возможно, что для “компьютеризированной” рабочей силы “порча” компьютеров с помощью “вирусов” и различного рода “хакерских программ” является такой же формой протеста, какой для луддитов конца XVII – начала XIX веков была порча машин.

На фоне “мирно скончавшейся” в ходе рецессии 2001 г. “новой экономики” среди ведущих американских экономистов развернулась дискуссия о причинах скачка в производительности труда в американской экономике во второй половине 1990-х годов. При этом выявились три принципиальные точки зрения.

Ведущий американский экономист, профессор Йельского университета У.Нордхауз определил сектор “новой экономики” как “включающий в себя сбор, обработку, передачу и распределение информации”, и приписал именно этому сектору главную заслугу в скачке производительности труда в американской экономике во второй половине 1990-х годов.

Главным оппонентом У.Нордхауза выступил другой известный экономист Р.Гордон, который указал, что “непропорционально большая часть скачка в производительности труда была достигнута за счет секторов с ненадежной методикой измерения этого показателя”, и определил вклад сектора “новой экономики” в увеличение темпов роста производительности труда в период 1995-2000 годов всего в 22%, что, по его мнению, не позволяет говорить о том, что в США наступили времена действительно “новой экономики”. Только в рамках секторов с хорошо измеряемой производительностью труда скачок достиг внушительных 75%. По Гордону, превышение среднегодовых темпов роста производительности труда в 1995-2000 годах по сравнению с 1973-1995 годами явилось сугубо циклическим феноменом.

И, наконец, свою альтернативную интерпретацию динамики производительности труда в американской экономике дали Д. Сайкел и С. Олинер. Согласно их расчетам, рост производительности труда в США в 1995-2000 годах был обеспечен главным образом благодаря производству и внедрению компьютеров и информационных технологий.

Подводя итог, можно сказать, что “новая экономика” действительно внесла существенный вклад в увеличение показателя, который на языке классической политэкономии XIX века назывался “нормой эксплуатации рабочей силы”, напрямую зависящей от капиталоемкости частного сектора экономики и технического строения капитала.

Фундаментальную причину недолговечности “новой экономики” вскрыли американские экономисты Г. Уоттер и Дж. Валкер, сравнившие 1990-е годы с “процветанием” 1920-х годов, завершившимся биржевым крахом 1929 г. и Великой депрессией 1930-х годов. С их точки зрения, самое главное сходство состоит в том, что экономические подъемы и в 1920-е и в 1990-е годы были результатом активности американской фондовой биржи. Как подчеркнули эти исследователи, “1990-е годы должны анализироваться на основе двух подпериодов – первой половины десятилетия и второй его половины: Только во вторую половину, в период 1995-1999 гг. экономика продемонстрировала уверенные темпы роста в 4,13%: Но период всего в 5 лет является недостаточным для того, чтобы ввести в оборот новое экономическое понятие”.

“Новая экономика” нарушила равновесие между потребительскими и меновыми стоимостями, система корпоративных финансов США превратилась из реальной в “виртуальную”. По расчетам американского экономиста Р.Холла, до начала 1990-х годов в американской экономике почти все время поддерживалось равновесие между стоимостью основных производственных фондов (капитала) и рыночной стоимостью корпораций (произведение числа акций на их биржевой курс), т.е. последняя определялась стоимостью материальных активов. К концу 1990-х годов за счет учета “стоимости” нематериальных активов соотношение между рыночной стоимостью корпораций и стоимостью замены их материального капитала выросло до соотношения 3 : 1, что способствовало формированию “финансового пузыря”, лопнувшего весной 2000 г.

Заметный ущерб нанесла товаропроизводящим отраслям американской экономики глобализация: если в 1998 г. импорт составлял 16,9% потребляемой в США товарной продукции, то в 2002 . – уже 19,4%; а в обрабатывающих отраслях доля импортируемой продукции увеличилась за эти пять лет с 20,4% до 23,6%.

Указанные тенденции развития “новой американской экономики”, отражающие “расстыковку” реального и “виртуально-денежного” секторов экономики, все больше напоминают “старую рыночную экономику” 1920-х годов, когда случился финансовый крах, ставший прямым следствием нарушенного равновесия между потребительными и меновыми стоимостями.

 

КОРСАКОВ Георгий Борисович – кандидат политических наук, научный сотрудник ИМЭМО РАН.

МОЖНО ЛИ ОСТАНОВИТЬ РАКЕТНОЕ РАСПРОСТРАНЕНИЕ?

Режим контроля за ракетными технологиями (РКРТ) был учрежден в апреле 1987 г. и представляет собой неформальное и добровольное объединение 33 государств, стремящихся к нераспространению непилотируемых средств доставки оружия массового уничтожения (ОМУ). С помощью политических диалогов и экономических рычагов удалось заставить Аргентину, Бразилию и ЮАР отказаться от своих ракетных программ.

Но к концу 1990-х годов стало очевидным, что РКРТ не является эффективным заслоном ракетному распространению. Попытки втянуть в РКРТ так называемых “непартнёров”, обладающих ракетным потенциалом и ставших главными “пролиферантами” в этой области, ощутимого эффекта не принесли.

В начале 2000-х годов встал вопрос о выработке нового международного механизма, не только дополняющего режим добровольно принятых членами РКРТ ограничений, но и всесторонне регулирующего поведение государств в ракетной области.

Многосторонние усилия, предпринятые странами – участницами РКРТ, позволили разработать Международный кодекс поведения по предотвращению распространения баллистических ракет – МКП (Ballistic Missile Code of Conduct), который был торжественно принят в Гааге 25-26 ноября 2002 г. На 1 января 2003 г. в числе сторонников МКП числилось 101 государство, включая Россию.

Израиль, Индия, Иран, Китай, Пакистан, Северная Корея и Сирия не присоединились к МКП.

Поскольку не имеющие юридически обязывающего характера (как в случае с МКП) международные нормы недостаточны для контроля, одним из императивов обеспечения глобальной безопасности является выработка строгого, юридически обязывающего и всеобъемлющего контроля над распространением ракетных технологий.

Профессор Университета Цинциннати Д. Мистри считает, что для обеспечения такого контроля необходимо:

  • запретить запуски ракет большой дальности в глобальном масштабе;
  • создать свободные от ракет региональные зоны;
  • полностью запретить ракеты средней дальности;
  • запретить иcпытательные полеты ракет;
  • создать механизмы верификации выполнения вышеуказанных мер.

Беда, однако, в том, что за рамками уже существующих договоренностей остались крылатые ракеты (КР) и беспилотные летательные аппараты (БЛА).

КР относительно дешевы в производстве; просты в обслуживании и применении; удобны для нанесения ударов с любых направлений по наземным и морским целям; обеспечивают высокую точность стрельбы и возможность скрытного подлёта к цели на предельно малых высотах (менее 100 м); позволяют уничтожать определённые цели обычными боеприпасами.

Во всем мире насчитывается более 80тысяч КР (без учёта американских) 75 типов. Производить КР могут два десятка промышленно развитых государств, примерно 80 стран имеют такие ракеты на вооружении. Как считают американские аналитики, более высокая надёжность КР в сравнении с БР делает их применение для нанесения террористических ударов более вероятными, чем нападение с помощью БР.

БЛА до последнего времени использовались в основном в качестве воздушных мишеней или разведывательных средств. Однако сегодня эти аппараты стали средством доставки высокоточного оружия. Не менее 40 государств производят более 600 различных типов беспилотных аппаратов. Из них около 80% имеют дальность более 300 км, что выше порога, установленного РКРТ.

Таким образом, налицо парадокс: с одной стороны, КР и БЛА составляют ключевое направление в реализации американской военной концепции упреждающих высокоточных ударов. С другой стороны, те же самые летательные аппараты в руках террористических организаций могут безнаказанно нарушить национальную безопасность и США и других стран. При этом, если распространение КР и БЛА будет беспрепятственно идти и дальше, то в сочетании с распространением БР такие многокомпонентные наступательные силы могут преодолеть эшелонированную ПВО/ПРО Соединённых Штатов.

Как известно, администрация Дж. Буша-мл. взяла курс на создание широкомасштабной национальной системы противоракетной обороны (НПРО), первой жертвой которого стал Договор по ПРО 1972 года. США тратят огромные финансовые средства, чтобы защититься от БР. Однако, чем больший успех будет сопутствовать США в разработках ПРО ТВД и НПРО, тем больше другие страны, в том числе и “проблемные”, а также террористические организации будут стремиться к обладанию КР и вооруженными БЛА. Для защиты от КР, летящих на предельно малой высоте и малозаметных для радаров ПВО, потребуется резкое увеличение стоимости оборонительных систем.

Объединённое американо-канадское командование системы воздушно-космической обороны Североамериканского континента (НОРАД) изучает возможность создания усовершенствованной радиолокационной системы, состоящей из поднятых на высоту 5 000 м почти 100 аэростатов и дирижаблей, патрулирующих на высоте 21 км и несущих датчики для детектирования низколетящих КР. Изготовление 12 аэростатов с аппаратурой для возможного развертывания над территорией любого ТВД оценивается Пентагоном в 1,6 млрд. долларов.

Даже ограниченная оборона от КР, запускаемых с кораблей, находящихся недалеко от берега, может обойтись в 30-40 млрд. долл., и по мнению американских экспертов, вопросы защиты от КР не удастся решить ещё в течение ближайших десяти лет, поскольку сегодняшние системы уничтожения боеголовок путем прямого попадания обладают принципиальными недостатками.

Очевидно, учитывая все эти факторы, американский военный аналитик Л. Фридмен назвал КР и БЛА “образцовым оружием революционной эпохи в военном деле”.

Таким образом, необходимость добиться большей эффективности политики нераспространения посредством установления более эффективного контроля над КР и БЛА очевидна, но неизвестно, как достичь этой цели дипломатическими методами.

 

Другие материалы, опубликованные в этом номере:

Володин Д.А. Дебаты в Канаде о противоракетной обороне

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОБЗОРЫ
Трошанов С.Е. Финансирование малых компаний в США

ТОЧКА ЗРЕНИЯ
Вишневский М.Л. Об американской доктрине “мирового лидерства”

ПЕРЕВОДЫ И РЕФЕРАТЫ
Люс Генри Робинсон. Американский век

КНИЖНАЯ ПОЛКА
Рецензируем книги: Продвигая канадские интересы в Соединенных Штатах: практическое руководство для канадских государственных служащих; Выстраивая трансграничные связи: компендиум канадо-американского межгосударственного сотрудничества (Е.Г.Комкова)

ВОПРОСЫ УПРАВЛЕНИЯ
Разумнова И.И. Новые тенденции в предпринимательской деятельности

СПРАВКИ
Пантелеев В.А. Американская система мест заключения